страница 38

черкните мне хотя бы пару слов, даже если эта пара слов будет Вашим нежеланием со мной переписываться. Тогда я просто буду знать, что ждать Ваших писем мне уже не надо.

      В качестве вознаграждения за сообщение, что с Людмилой и почему она молчит, я Вам в любом случае вышлю много своей музыки, которую я для Вас собрал.

      О себе сейчас писать ничего не буду. Как видите, я здоров и жив.

      Пользуюсь случаем поздравить Вас с наступающим Новым годом и пожелать Вам от всей души счастья, благополучия и всяческих успехов.

      И. Д.

     

        [Арамиль, 27 декабря 1948 г.]

      И как перлы в загадочной бездне морей, Как на небе вечернем звезда, Против воли моей, против воли своей - Ты со мною везде и всегда!.. -        сказал Апухтин и я.

      Милый друг!

      Вот, не писала Вам так долго, а не прекращала ни одного дня душевного общения с Вами. Как странна и удивительна общность наших чувств в нашей необычной дружбе! Когда я читала Ваши строки о "некто" и "нечто", мне казалось, что я читаю свои мысли по отношению к Вам. Одно сознание, что Вы существуете и иногда вспоминаете обо мне, наполняет мою жизнь особым содержанием.

      Ну вот - после таких признаний я вряд ли решусь предстать когда-нибудь перед Вашими сиятельными очами.

      Теперь о том, что было причиной моего молчания. Почти два месяца я боролась за жизнь своего малышки, сына, который был мне почти безразличен и, во всяком случае, лишним в моей жизни и который теперь мне так дорог. Да, я могу сказать, что вторично подарила ему жизнь, но за счет своей жизни. Как странна человеческая натура: мы ценим только то, что теряем. Нелегко далась мне эта борьба - мне и маме.

      Я знаю, мне опять достанется от Вас за это. Я понимаю, что так друзья не поступают, что нужно делиться и хорошим, и плохим, но Вы - необычный друг, и я никогда не могу себя заставить относиться к Вам запросто, как отношусь к товарищам своих детских лет. К тому же Ваша жизнь так отличается от моей "борьбы за существование", что Вы не сможете себя представить на моем месте. И то, с чем приходится мне поневоле каждодневно сталкиваться, может произвести на Вас впечатление "житейской грязи", от которой мне всегда хочется оберечь Вас. И еще дьявольская гордость, вернее, ложный стыд мешают просто сказать, что мне сейчас плохо живется. Возможно, это потому, что я с детства избалована. Но должна сказать, что я - заведующая химической лабораторией завода, правая рука главного инженера завода - принуждена урезывать себя и семью во многом для того, чтобы приобрести нужную вещь, не говоря уже о предметах комфорта, которые сейчас для меня недоступны. Приходится, например, только мечтать о хорошем радиоприемнике и довольствоваться репродуктором.

      Между прочим, в Крыму, когда у нас был радиоприемник, я как-то слышала Ваше выступление по радио с обработанными Вами негритянскими песнями. Помню, что на меня очень подействовал Ваш голос, взволновал и смутил меня так, что я почувствовала, что краснею, и сердце ускоренно забилось. Это - от одного звука Вашего голоса... [А] что было бы при встрече! Я бы или окончательно смутилась и потерялась, или бы излишней развязностью попробовала перебороть себя.

      Ну вот, начала письмо в мажорном тоне, а кончаю в минорном. Все потому, что между началом и продолжением опять длительный перерыв. Как всегда, первые "белые мухи" (еще с детства) приводят меня в радостное настроение. Сейчас же снег плотным и толстым слоем покрывает землю, и мороз перехватывает дыхание и щиплет где возможно, совсем не по-южному. Да, отвыкли мы от севера.

      Ваше последнее письмо принесло мне большую радость, которая живет во мне и сейчас. Это письмо убедило меня в том,- что я для Вас кое-что значу даже теперь, когда Вы узнали