2 страница

27 декабря 1950 г.

Я мог бы написать оперу. Но нет хорошего либретто. Вот мне из Ленинграда прислали оперное либретто. Но как писать? По либретто, героиня в первом акте ставит рекорд, во втором - рекорд, в третьем - рекорд, в четвертом - рекорд... Меня просил Большой театр написать балет "Свет". Но как писать о колхозной электростанции? О колхозной электростанции написано 16 повестей, имеются кинофильмы и т. д. Сколько можно?

29 апреля 1951 г.

Я не уверен, что так уж много и охотно у нас читают Гете и Шекспира, Шиллера и Байрона. Я не уверен, что многие знают у нас допушкинскую поэзию и богатые по своей своеобразной красоте русские литературные памятники (былины, сказы, труды Кирши Данилова - собирателя древнерусского эпоса, творения Иоанна Златоуста и т. д.). Я наверняка уверен, что мало кто читал неувядаемую "Песню песней" царя Соломона, псалмы Давида или чудесную по своей трогательности "Книгу Эсфири". Это надо знать не для того, чтобы казаться культурным, а для того, чтобы удовлетворить свое стремление к красоте, существовавшей на протяжении всех веков и культур. Нам совсем не нужно выбирать между Маяковским и Хайямом. Надо знать, что, кроме Маяковского, есть многое такое, что открывает человеку путь к вечной и неувядаемой мудрости и красоте.

22 июня 1951 г.

Все труднее и труднее становится работа на творческом поприще. И не потому плохо, что трудно. Не потому плохо, что вырастают все новые и новые задачи, требующие своего осуществления и творческого выражения. Нет!

Плохо и мучительно невыносимо то, что никто не знает, какая дорога правильна, что все запутались, боятся, перестраховываются, подличают, провоцируют, подсиживают, меняют каждый день свои убеждения, колотят себя в грудь, сознаваясь в совершенных и несовершенных ошибках.

Страшно и невыносимо то, что творческая неудач рассматривается как некое преступление. Разве это критика, по поводу которой нас учат, что к ней надо относиться спокойно и умно? Можно ли спокойно относиться к такой критике, когда тебя прибивают к позорному столбу за творческую неудачу?..

18 ноября 1951 г.

Наши предшественники и учителя выбирали себе темы, идеи и образы по своему усмотрению. Сейчас господствующие идеи и образы едины для всех. И даже в историческую, далеко от нас отстоящую эпоху, нам надо забираться с осторожностью и опаской, опять-таки строго соблюдая господствующие идеи во взглядах на историю. <...> Одним словом, сейчас художник не имеет возможности распоряжаться судьбами своих героев. Данькевичу был поставлен упрек, что у него много смертей (всего две) в опере "Богдан Хмельницкий". Но никто не упрекает Шекспира в "смертном излишестве". Великие художники имели право брать нетипическое, чтобы провозгласить идею, проблему, захватывавшую общество. Подумаешь, какой типический случай "Отелло", "Онегин", "Мертвые души"! Но типичным, глубоко волнующими в них были не действия и поступки, а обстановка, страсти, побуждения, условия их возникновения. Вот в чем дело! Сейчас попробуйте взять случай из жизни. Вам скажут "Нетипично!"

Оттого в нашей драматургии все типично и все скучно. Заранее известны все места, все слова, все характеры. Нам говорят: "Не акцентируйте человеческие пороки и недостатки, не трогайте того отрицательного, что еще есть. Смотрите вперед, а впереди хорошо и светло". Это обедняет искусство, лишает его извечного противопоставления добра и зла, света и тьмы. На этом, держится вся мировая литература, все мировое искусство. Лишенные этой подпорки, мы стряпаем, а не создаем, мы становимся начетчиками с чужого голоса, а не учителями жизни и воспитателями чувств. Вот почему у нас нет хороших опер, хороших симфоний и многого еще другого.

17февраля 1953г.

Газеты и радио продолжают вопить о мифических "убийцах в белых халатах". И в такой момент Вы, Давид Михайлович, советуете мне "отключиться от всего" и возобновить работу над оперой. Вы что - не читали рассказ Мопассана, по которому Булгаков сочинил либретто? Не знаете, что Рашель - это модифицированная Рахиль?

Я сейчас в прескверном настроении и боюсь, что зафиксирую на бумаге вовсе не те чувства, которые я испытываю к памяти Булгакова. Давайте лучше поговорим при выезде... А теперь скажу лишь одно: если в 1939 году мне бы за "Рашель" приписали антйпактовские настроения, то сегодня, при намерении довести свой замысел до конца, я угодил бы в агенты "Джойнта". Устраивает Вас такая перспектива для композитора Дунаевского?

Помните блистательную "Жидовку" Галеви? Она не сходила со сцен дореволюционных оперных театров. Можете ли Вы себе представить эту "Жидовку" на современной советской сцене? То-то. А Вы говорите - "Рашель" <...>

Я горжусь, что в доме Булгаковых мою демократическую музу ценили больше, чем изысканный модерн современных "гениев". Вы знаете, Давид Михайлович, я не трус. Но единственное, чего я боюсь, - это ненароком повстречаться с Еленой Сергеевной. Как я посмотрю ей в глаза? Ведь "Рашель" была последней надеждой в доме Булгаковых, а я эту надежду не оправдал... Грустно!