страница 16

время, когда постоянное обращение Дунаевского к фольклору и к наиболее популярным бытовым интонациям кое-кто пытался истолковать как бесцеремонное заимствование. Вряд ли сейчас имеет смысл ворошить события тех давних лет, когда распространялись слухи, что Дунаевский "списывает" свои мелодии с зарубежных пластинок, что он собирает "с миру по нотке" и так далее и тому подобное. Нашлись люди, которые пытались опорочить нашу первую музыкальную кинокомедию "Веселые ребята": они примитивно сопоставляли эпизоды из зарубежных кинокомедий с эпизодами из "Веселых ребят", обвиняя в плагиате кинорежиссера Григория Александрова, а заодно и Дунаевского, который якобы "украл" мексиканскую мелодию для своего "Марша веселых ребят". Киноведам и музыковедам хорошо знакома газетная полемика 1935 года, полемика, закончившаяся вмешательством "Правды", которая взяла под защиту Александрова и Дунаевского. Лицам, затеявшим эту полемику, пришлось печатно извиниться перед кинорежиссером и композитором.

          Но дело не в несправедливости тех или иных обвинений. Дело было в том, что полемика, затеянная немузыкантами, носила явно непрофессиональный характер. Когда перелистываешь пожелтевшие газетные страницы и вчитываешься в содержание отдельных лихих заметок, то приходишь к выводу, что некоторые авторы весьма смутно представляли себе процесс претворения бытовых интонаций в композиторском творчестве. Они не могли понять, что, отбирая характерные интонации эпохи, Дунаевский вырабатывал свой собственный стиль и закладывал тот фундамент, на основе которого возникла советская песенная классика. Обобщая, композитор всегда оставался в высшей степени оригинальным. Об этой оригинальности и неповторимости Дунаевского совсем недавно напомнил руководитель Краснознаменного ансамбля Борис Александров:

          "О мелодике композитора хочется говорить особо. Каждую его песню, я имею в виду мелодию ее, можно проиграть одним пальцем, просвистеть - и все-таки почувствовать оригинальную сущность песни, сочность песенного образа, внутренний накал, соразмерность"21.

          А теперь - маленький экскурс в великое прошлое нашей музыкальной культуры. Поразмыслим над тем, как академик Б.В. Асафьев определяет творческий почерк гения русской классической музыки - М.И. Глинки:

          "Особенно хотелось мне уловить "почерк Глинки" - то, что каждого слушателя заставляет вскрикнуть: "вот Глинка!"

          Почерк этот не "экстравагантный", не самоуверенно-субъективнейший, не "оригинальствующий". Но, как и почерк Моцарта, он - глубоко индивидуален. А между тем, как и Моцарт, да и как Бетховен, Глинка совершенно свободно пользуется всем "музыкально-интонационным словарем" своей эпохи, не стремясь создать "собственные слова" во что бы то ни стало.

          Но выбрать эти слова и по-своему их соотнести друг с другом, тонко понимая, что, куда и почему, и где не хватает выразительности, там и создать свое "речение" - вот тут-то весь Глинка, тут им можно любоваться без конца.  В ы б о р   "с л о в",  о т н о ш е н и е   к   в ы б р а н н о м у   и   о б о б щ е н и е  - в этом всегда сказывается острый и точный художественный интеллект Глинки, выработавший безупречное чутье стиля, вкуса, чувства меры. Вот тогда-то, на этом этапе, я и понял, что "почерк Глинки" - в  с в о е м  обобщении элементов музыкальной речи, потребных ему как интонационно-образное выражение звуко-идей"22.

          Цитата из асафьевского труда о Глинке приведена здесь с определенным умыслом. Дело в том, что нечто подобное было написано и о Дунаевском, но только другим автором - Б. Сергиенко:

          "Мелодический дар соединялся у Дунаевского с впечатлительным, цепким слухом и с прекрасной музыкальной памятью. В его сознании хранится огромный запас