страница 1

        Среди писем Исаака Осиповича Дунаевского, в которых он тепло отзывается о своих любимых композиторах - Чайковском, Рахманинове, Бетховене, Шуберте, Листе и других, - можно обнаружить такую неожиданную фразу: "Всегда был равнодушен к творчеству Глинки, и в частности к "Ивану Сусанину", явно предпочитая "Руслана" (письмо от 1 июля 1951 года).

          Фраза эта поражает своей парадоксальностью, ибо она абсолютно противоречит теоретической и практической деятельности Дунаевского: отдавая предпочтение Чайковскому, Дунаевский тем не менее на протяжении всего своего творческого пути испытывал влияние Глинки, неоднократно говорил о глубине его таланта и профессиональном мастерстве, о многокрасочности его палитры, высоко ценил как основоположника русской классической музыки.

          И все же эта фраза в какой-то степени оказалась роковой. Она породила в быту (в частности, среди некоторых корреспондентов композитора) примерно такие рассуждения: "Да, Дунаевский, мол, действительно учился по партитурам классиков творить "легкий" жанр серьезными средствами, но его кумиром был Чайковский, а вот, дескать, от Глинки он был далек..." В этой мысли была глубоко убеждена и сестра композитора - З.О. Дунаевская.

          В связи с этим имеет смысл выяснить истинное отношение первого классика советской песни к первому классику русской профессиональной музыки. Тема эта любопытна не только сама по себе. Она является составной частью более обширной темы, связанной с проблемой изучения истоков творчества крупнейших советских композиторов, чьи новаторские завоевания неотделимы от традиций русской классической музыки. Тем более, что у нас почему-то не принято писать специальные исследования о классических традициях в творчестве мастеров "легкого" жанра.

          Дунаевский не только ценил Глинку, но и защищал от "хрестоматийного глянца". В этом отношении примечателен такой факт. После своеобразного, хотя и не бесспорного, фильма Л. Арнштама "Глинка" на экраны страны вышел фильм Григория Александрова "Композитор Глинка". Это было в 1952 году. Естественно, что Дунаевский проявил большой интерес к новому творению своего бывшего соратника, с которым он когда-то вместе прокладывал пути для советской музыкальной кинокомедии и создал с ним такие классические образцы в этом жанре, как "Веселые ребята", "Цирк", "Волга-Волга", "Светлый путь", "Весна". Однако новый фильм Александрова композитор не принял "принципиально и практически", то есть категорически, и свои мысли он подробно обосновал в письме к Л. Милявской, - оно было написано 3 ноября 1952 года, почти полтора года спустя после письма, процитированного выше.

          Дунаевский по-прежнему видит в Александрове большого мастера. Он пишет, что "фильм сделан хорошо, пышно, богато, как умеет делать Александров"2. Но композитор недоволен тем, что режиссер сместил многие факты из личной и общественной жизни Глинки, и это недовольство вначале удивляет: ведь Дунаевский всегда признавал право художника на вымысел и перестановку фактов, если это связано с определенной идейно-творческой задачей. Нет ли здесь очередного противоречия?

          Здесь необходимо небольшое отступление. В конце 30-х годов у нас был очень популярен фильм Жюльена Дювивье и Дмитрия Темкина "Большой вальс". События из личной жизни Иоганна Штрауса были изложены в нем настолько вольно, что это стало предметом специальных обсуждений и споров. Восторженные отзывы одних сопровождались критическими замечаниями других, которые считали, что жизнь Штрауса показана в фильме поверхностно и упрощенно. Разумеется, Дунаевский, всегда относившийся с почтением к "королю вальса", не мог оставаться в стороне от этих споров. И когда он узнал, что М. Янковский говорил о фильме в лектории,