страница 9 |
|
к пению: Нам нет преград... - Нет преград... - как эхо, отвечает ей хор, едва заметно сбавляя темп, но не нарушая ритма марша. ...ни в море, ни на суше...-
продолжает Таня. - Суше... - опять, как эхо, отзывается хор, и Таня радостно подает новую реплику: Нам не страшны... - Не страшны... - вторит хор. ...ни льды, ни облака!
высоко взлетает мелодия перед кульминацией. И тут происходит нечто непонятное. Кульминации нет, песня резко обрывается, концовка эпизода скомкана, что-то играет оркестр, заглушаемый аплодисментами, и "Марш энтузиастов", так поэтично родившийся и распрямивший крылья, исчезает из фильма как подрубленный, и больше уже не появляется... К сожалению, главных создателей фильма нет в живых, и вряд ли мы узнаем тайну оборвавшегося эпизода. Остается предположить, что Александрову в нем что-то не понравилось, и, вместо того чтобы внести исправление, он его попросту "обрезал". Может быть, режиссер почувствовал, что его фильм, и без того помпезный во второй половине (и этим противоречащий стилю первой половины), начинает приобретать некоторую ходульность... Ведь не зря Дунаевский заканчивает фильм не "Маршем энтузиастов" (а по логике вещей именно этого и следовало ожидать, учитывая финалы "Веселых ребят" и "Цирка"), а лирической песней Золушки: "Не робей, смелей, подруга..." Повторим известную истину: лучшие песни Дунаевского пришли к нам с экрана. В самом деле, ни одна песня, написанная композитором "просто так", за немногими исключениями, не поднялась до уровня его знаменитых кинопесен. Чем это можно объяснить? Песнетворческий дар композитора заключал в себе особое свойство. Дунаевский творил с повышенным вдохновением не тогда, когда бывал увлечен "общей" идеей, а тогда, когда идея соединялась с конкретным персонажем, раскрывающимся посредством песни. То есть Дунаевский был прежде всего музыкальным драматургом, и лучшие его песни были составной частью музыкальной драматургии. Кроме того, создавая песни для фильмов, композитор вдвойне чувствовал ответственность за качество своей продукции, так как был убежден, что главный распространитель песни - это не радио, не пластинки, а именно кино (телевидению, только-только входившему в наш быт, Дунаевский в этом плане, естественно, не придавал значения). Композитор очень огорчался, когда иные режиссеры, следуя за модой, обязательно вставляли в фильм какую-нибудь песню, но не находили для нее сюжетного и идейно-художественного применения. Таким режиссерам Дунаевский обычно противопоставлял Г. Александрова и И. Пырьева, у которых "роль песни как идейного конденсатора фильма еще более подчеркивается всей атмосферой сюжета, важностью и значительностью темы, характером и устремлениями действующих в фильме образов". Об этом композитор писал в статье "Песня в фильме" (1952)10. Именно в этой статье он рассуждает о специфике кинопесни, о таящемся в ней драматургическом зародыше и тем самым позволяет приблизиться к разгадке секрета наивысших достижений в его собственном творчестве. Кризисные моменты в истории советской песни Дунаевский связывал с кризисом в развитии музыкального фильма. А композитор мечтал не только обновить стиль музыкальной кинокомедии, но и видоизменить природу документального фильма, сделав его тоже музыкальным. Мало того, он хотел ввести песню также в обычную кинохронику и тем самым полностью реконструировать этот жанр, избавив его от штампов. Дунаевский не только теоретизировал, но и практически осуществлял некоторые свои замыслы. Для документального фильма И. Пырьева "Мы за мир!" он написал около двадцати оркестровых миниатюр (включая увертюру) и четыре великолепные песни: "За мир, молодежь!", "На фестиваль!", |
