страница 9

К. Целлера "Продавец птиц", высказал свое мнение в письме к Пащенко: "...слушали одну тирольскую песню, спетую Тартаковым, - говорю одну, потому что оперетка "Le marchand doiseaux" ("Продавец птиц". - Н.Ш.), в которой он пел вчера, до того глупа, бессодержательна и не музыкальна, что в ней не было почти ни одного хорошего места"9.

          Не будем сейчас говорить о сюжетной содержательности "Продавца птиц", обратим внимание на выражение: "н е   м у з ы к а л ь н а". Это сказано об оперетте, которая приобрела всемирную известность как раз благодаря своей щедрой музыкальности, фольклорности мелодий. И приходится повторить, что ничего необычного в этом нет: недовольство сюжетом трансформировалось в недовольство музыкой. Потому что слушателю, даже такому высокоинтеллектуальному, как И. Бунин, трудно "раздваиваться", воспринимая музыку отдельно от слов. В книге Эккермана "Разговоры с Гете" приводятся любопытные слова великого поэта по поводу таких явлений: "Вот вы говорите, что сюжет никуда не годится, но вы не обращаете на это внимания и вас радует прекрасная музыка. Я поистине изумлен таким устройством вашей натуры; как же это ваши уши в состоянии с удовольствием воспринимать приятные звуки, в то время как такое мощное чувство, как зрение, терзается нелепыми образами".

          М. Янковский, автор либретто "Золотой долины", довольно самокритично говорил о недостатках своей пьесы, высоко оценивая при этом музыку Дунаевского. Композитору, впрочем, было от этого не легче. Он делал все возможное, чтобы вернуть сценическую жизнь своему детищу, привлек Л. Левина для создания второго варианта либретто, написал несколько новых превосходных музыкальных номеров, но все было тщетно: новая редакция пьесы оказалась не намного лучше прежней, юмор не стал серьезнее, и оперетта во второй раз быстро сошла со сцены. Позднее, после смерти композитора, был сделан радиомонтаж оперетты и заснят телевизионный фильм, но герои по-прежнему воспринимались как живые только тогда, когда начинали петь; когда же они переходили на речь, то опять превращались в унылые схемы, за исключением, может быть, тетушки Кето и Бобрикова. В начале 70-х годов оперетта была в репертуаре Тбилисского театра музыкальной комедии и шла на грузинском языке. Наконец, в январе 1981 года Всесоюзное радио предложило слушателям еще одну версию "Золотой долины" (новое либретто В. Есьмана и К. Крикоряна, стихи вокальных номеров прежние, дирижер Ю. Силантьев). Очень странной была эта версия. Острый конфликт между влюбленными теперь был сведен к тому, что Нина заподозрила в Николае клеветника: он якобы распространял слухи, что ее отец спекулирует цветами. Более примитивного обоснования любовного конфликта при такой серьезной музыке трудно себе представить. Фамилия Николая теперь была уже не Бочаров, а Лагидзе - либреттисты уничтожили прекрасный лейтмотив оперетты: лейтмотив дружбы русского юноши и грузинской девушки. В связи с изменением сюжета из нового варианта выпали лучшие вокальные и симфонические номера - "Баллада о Золотой долине", песенка Кето "Мама", сцены обвала и взрыва, то есть те эпизоды, которые определяли новаторский характер оперетты... В общем, "Золотая долина" так и осталась в памяти зрителей и слушателей как скучное мнимоконфликтное произведение, и лишь немногие любители опереточной музыки знают, сколько истинно золотых россыпей содержит в себе творение Дунаевского. Мало того, ныне (как и в связи с модернизацией "Вольного ветра") возникает все тот же вопрос: стоило ли Дунаевскому так филигранно отделывать симфоническую партитуру своей оперетты, если в любом современном телевизионном концерте фрагменты этой партитуры звучат в чужих упрощенных аранжировках? Правомерно ли "усреднять"