страница 3 |
|
"Мертвых душ" и в особенности "Дон Кихота". Порой кажется, что сам жанр оперного либретто наталкивал писателя на банальные фразы и рифмы, избавлял его от тщательной работы над словом - главное, мол, здесь все же музыка. Булгаков не стесняется рифмовать "вижу - ненавижу", "любишь - губишь", "земля - поля" и т.п. Вся "фактура" либретто испещрена такими любительскими рифмами. Отдельные выражения (типа "Кляня в отчаянье судьбу" или "Я люблю тебя, люблю безмерно") как будто взяты напрокат из либретто Модеста Чайковского "Пиковая дама". А такие фразы, как "Мечты моей живое воплощенье, ты мой соблазн, мое блаженство и мученье", "От слов твоих моя душа в мученье стонет", "Безумен я? О нет! О нет!", - удивляют своей откровенной тривиальностью. Что же касается Шантавуана, то временами он изъясняется как Пимен из "Бориса Годунова"... Вот уж действительно, редактируя различные оперные либретто, Булгаков настолько вжился в их стиль, что не всегда был в состоянии освободиться от него. Это заметно даже и с чисто формальной стороны - "Рашель" буквально усеяна неисчислимым количеством восклицательных знаков: герои произносят свои реплики с подъемом, они не могут говорить спокойно. Простые обыденные фразы приобретают порой искусственный пафос, из-за чего они звучат фальшиво, а в некоторых случаях - смешно. И все же "Рашель" не только расширяет наше представление о М. Булгакове, но и убеждает в мысли, что оперное либретто, создаваемое Мастером, может быть самостоятельным литературно-драматическим произведением и завоевать признание при всех своих жанровых издержках и подчиненности музыке. Тем более грустно сознавать, что сотрудничество Булгакова и Дунаевского не увенчалось успехом. Здесь были очень сложные причины, но, предваряя их объяснение, обратимся к сохранившейся переписке писателя и композитора2. Работая над "Рашелью", Булгаков одновременно заканчивал главную книгу своей жизни - "Мастер и Маргарита". Первое письмо, датированное 1 декабря 1938 года и адресованное Дунаевскому в Ленинград, где в это время жил композитор, носит весьма радужный характер и пока не предвещает ничего драматического: "Дорогой Исаак Осипович! Что же Вы не подаете о себе никакой вести? Я отделываю "Рашель" и надеюсь, что на днях она будет готова. Очень хочется с Вами повидаться. Как только будете в Москве, прошу Вас: позвонить мне. И "Рашель", и я соскучились по Вас. Ваш М. Булгаков". Получив письмо, Дунаевский сразу же (4 декабря) на него ответил: "Дорогой Михаил Афанасьевич! Проклятая мотня со всякими делами лишает меня возможности держать с Вами тот творческий контакт, который порождается не только нашим общим делом, но и чувством глубочайшей симпатии, которую я к Вам питаю с первого дня нашего знакомства. Мои приезды на 1-2 дня в Москву настолько загружены разными "делами", что подлинное и настоящее наше дело не хочется ворошить получасовыми налетами на Ваш покой и работу. Я счастлив, что Вы подходите к концу работы, и не сомневаюсь, что Вы дадите мне много подлинного вдохновения блестящей талантливостью Вашего либретто. Приеду в Москву через несколько дней и обязательно буду у Вас. Не сердитесь на меня и не обращайте никакого внимания на кажущееся мое безразличие. Я и днем и ночью думаю о нашей чудесной "Рашели". Прошу передать мой самый сердечный привет Елене Сергеевне. Крепко жму Вашу руку и желаю здоровья и благополучия. Ваш И. Дунаевский". В ответ на это письмо писатель высылает композитору первый акт "Рашели". Дунаевский с восторгом его принимает и свои чувства выражает в письме от 18 января 1939 года: "Дорогой Михаил Афанасьевич! Считаю первый акт нашей оперы с текстуальной |
