страница 4

и драматургической стороны шедевром. Надо и мне теперь подтягиваться к Вам. Я получил письмо Якова Леонтьевича3 - очень хорошее и правильное письмо. Я умоляю Вас не обращать никакого внимания на мою  к а ж у щ у ю с я  незаинтересованность. Пусть отсутствие музыки не мешает Вашему прекрасному вдохновению. Дело в том, что я всегда долго собираюсь в творческий путь. К тому же первый акт ставит неразрешимые для дальнейших картин задачи. Очень легко сбиться в нем на веселых немецких студентов. Вот тут-то и заковыка. Изволь делать приятные с музык[альной] стороны ариэтты и песенки (динь-дон, фи-фи и пр.) и в то же время высмеивать "с бичом сатиры". Над этим следует много и серьезно думать. Вопросы техники меня мало смущают. Но я не хочу марать зря бумагу и терять время (и то и другое дефицитно) на "варианты", ибо оттолкнуться важно от правильных музык[альных] позиций. Поэтому, не оставляя первого акта, я хочу написать первую ноту своей оперы на лирических темах и, следовательно, уповаю на Вас и ожидаю дальнейших картин. Начнем с б... мадам Телье. Друг мой дорогой и талантливый! Ни секунды не думайте обо мне иначе, как о человеке, беспредельно любящем свое будущее детище. Я уже Вам говорил, что мне шутить в мои 39 лет поздновато. Скидок себе не допускаю, а потому товар хочу показать высокого класса. Имею я право на длительную подготовку "станка"? Мне кажется, что да. Засим я прошу передать мой самый сердечный и низкий поклон Елене Сергеевне, симпатии которой я никогда не посмею нарушить творческим хамством в отношении Вас. Крепко жму Вашу руку и желаю действовать и дальше, как в первой картине. Я ее много раз читал среди друзей.

          Фурор! Знай наших!

          Ваш И. Дунаевский".

          Писатель внял просьбе композитора и предоставил ему возможность начать работу со второго акта, который он ему немедленно выслал с сопроводительным письмом. Это письмо - еще более радостное по настроению, чем предыдущее, хотя писатель и жалуется на нездоровье. После длительного периода безнадежности, после неудачной попытки сценически воплотить "Минина и Пожарского" (в связи с возобновлением "Ивана Сусанина" Глинки Большой театр не мог одновременно поставить две оперы на одну и ту же тему) у Булгакова вдруг появилась уверенность, что ему удастся выпустить в свет хоть одно из своих творений. Он почти не сомневался в успехе "Рашели". Казалось, само имя Дунаевского, столь широко известное и авторитетное в то время, служило гарантией этому.

          "Получил Ваше милое письмо, дорогой Исаак Осипович! Оно дает бодрость и надежду. В этом письме вторая картина. От всей души желаю Вам вдохновения. К этому пожеланию полностью присоединяется Елена Сергеевна. Мы толкуем о Вас часто, дружелюбно и очень, очень веруем.

          Извините, что пишу коротко и как-то хрипло-отрывисто - нездоровится. Колючий озноб, и мысли разбегаются.

          Руку жму крепко, лучшие пожелания посылаю.

          Ваш М. Булгаков".

          P.S. Не могу отделаться от мысли, что Шантавуан - бас. Бас, бас! Не согласны?"

          Любопытно, что это письмо датировано 22 января 1939 года, то есть днем окончания работы над второй картиной либретто. Писатель даже не дал "вылежаться" материалу - он моментально отправил его композитору. Его настолько захватило творческое воодушевление, что следующую, третью картину он заканчивает буквально через четыре дня, 26 января, и опять-таки сразу же отправляет ее композитору с сопроводительным письмом. В этом письме впервые прозвучали тревожные ноты: ведь композитор все еще не приступил к работе над оперой...

          "Дорогой Исаак Осипович!

          При этом третья картина "Рашели". На днях во время бессонницы было мне видение. А именно: появился Петр I и многозначительно сказал:

          - Время