страница 37

радуюсь, что в Вашем письме прозвучала прежняя Людмила. Но Вы, вероятно, слишком высокого мнения о моих способностях видеть все на расстоянии. Конечно, я могу себе представить, как хорош сосновый бор на Урале. Я могу себе представить также, что новая работа может захватить и что ради нее можно забросить и "домашние дела". Но все же Ваше письмо требует серьезных комментариев, и я думаю, что Вы не замедлите их мне дослать. А все-таки нехорошо, что Вы мне написали так поздно. Мне обидно как другу. Что-то Вы не всегда справляетесь хорошо с этим понятием.

      Если верно то, что Вы пишете, то я рад, что мой "жестокий анализ" помог Вам, и еще больше радуюсь, что Вы этот метод собираетесь взять на вооружение в своей жизни. Ой, что-то слабо верится и что-то не очень меня убеждает радость, разлитая по Вашему письму. Вы - буйный человек, а таким людям анализ не свойствен. Бог с ним, с анализом. Будьте искренни главным образом с самой собой, тогда появится и анализ. Он придет сам в самой привычке честно и прямо с собой разговаривать. Я Вас не собирался преднамеренно оскорблять, обвиняя в пошлости. Я Вас слишком хорошо чувствую, чтобы считать пошлой. Но Вы сами виноваты, что стали на этот путь, бесконечно терзая и себя и другого, и свое и чужое чувство. Я не знаю точно, отошло ли все это в прошлое вместе с Вашим пробуждением. Если отошло, то тем лучше. Но знайте, что самый лучший, самый светлый человек опошляется, если он летает ниже своих возможностей и если в этом низком полете он кричит: "Как мне хорошо!" А оказывается, что он сам себя обманывает, врет сам себе. И это есть пошлость. Вам, Людмила, доступны хорошие и тонкие душевные выси. Я это твердо знаю и верю в это! Вот почему я и назвал пошлостью ненужное и несвойственное Вам житейское барахтанье, которое оказалось для Вас столь мучительным и угрожающим. В Вас, Людмила, есть подлинная и вместе с тем ясная и простая поэзия. Вы должны в жизни, как бы сказать, жить стихами. Поэтому и подпускать к себе Вы должны людей только таких, которые это понимают и о которых можно петь той хорошей молодостью, на которую Вы способны и теперь, судя по Вашему последнему письму. Крылья у Вас целы! Целы! Пригладьте немного помятые перья и пойте во весь голос во славу жизни и неиссякаемой красоты!

      О себе мало что могу сказать. Все по-прежнему. Скоро начну писать новую оперетту и балет для Ленинградского Малого оперного театра. Я Вас прошу немедленно мне написать, потому что в недалеком будущем я уеду на отдых на юг. Хочу, чтобы Ваше письмо застало меня еще в Москве до отъезда.

      Желаю Вам счастья, здоровья и радости, моя Людмила, мой друг.

      Ваш И. Д.

      Что такое Арамиль? Где это?

     

        Москва, 19 декабря 1948 г.

      Уходят недели, за неделями - месяцы, а Ваших писем нет. Я еще в начале сентября ждал письма Вашего в ответ на мое. Может быть, оно затерялось? Я хотел Вам потом снова писать, но из-за ремонта квартиры все мои бумаги и письма были так переворочены, что лишь недавно, после неоднократных поисков я нашел Ваше последнее письмо с арамильским адресом. Проверил по атласу СССР.

      Арамиль - город, расположенный чуть к югу-востоку от Свердловска. Значит, это уже не такая безысходная глушь, какой она мне раньше представлялась. А представлялся мне Арамиль именно таким потому, что на некоторых картах такого пункта и вовсе не обозначено.

      Слишком много путей бывает в человеческой жизни, чтобы я мог начать думать над причинами, мешающими мне получать Ваши письма, которые я по-прежнему всегда жду с нетерпением и читаю с жадностью. Но все-таки Ваше молчание начинает меня и удивлять и серьезно беспокоить. И теперь у меня уже нет возможности узнать у других о Вас. Вот почему, если Вы получите это письмо,