страница 10

поцелуи останутся лишь на бумаге, а наяву Вам вряд ли захочется поцеловать меня хоть один раз. Кстати, Ваше сердце, сердце любящего друга, не подсказало Вам, как мне было плохо? Когда у меня не было просто ни физической возможности, ни желания написать Вам? Я убедилась, что мне необходимо как можно скорее уйти отсюда, иначе со мной будет то же, что и с охотничьей собакой, которая, уже не имея сил бежать по следу, испустила дух тут же, на боевом посту, горя желанием преследовать дичь и не имея сил на это. Если Вы не хотите потерять свою Людмилу навсегда - вырвите меня отсюда!

      Ну вот, начала "о здравии", а кончаю "за упокой".

      Ваше сравнение нас с рельсами мне нравится. Но между рельсами и параллелями - разница огромная. Даже идеальные параллели обязательно сходятся в бесконечности. Не идеальные могут пересечься и на этой планете!

      Исаак Осипович, Вам, как другу, от которого я не скрываю ничего, я должна признаться в некоторых фактах, начинающих меня серьезно тревожить. Ваши письма, наше общение, вначале просто приятное, постепенно становится мне жизненно необходимым. Я могу это сравнить с воздухом, необходимым экипажу подводной лодки, напрягающем для спасения своей жизни все усилия, в то время как тело наливается усталостью, как свинцом. Это мне уже начинает мешать жить и работать. Больше же всего пугает тот факт, что, глядя на Ваш портрет, я нахожу Вас красивым, в то время как раньше критически относилась к Вашей внешности.

      Подумайте, чем это может кончиться и прекратите это наваждение. Сама я это сделать уже не в силах.

      Я нежно целую Ваши глаза.

      Ваша Л.

      P. S. Пожалуйста, не затягивайте ответ. Мне очень хочется уловить Ваше дыхание, Ваш резонанс на мое письмо.

      Не забудьте, что я буду считать дни и часы до получения Вашего письма!

      Сержусь, но... люблю!

      Л.

     

      Москва, 12 апреля 1949 г.

      Как всегда - ночь... "Поговорим о странностях любви..."

            (А. Пушкин, "Гаврилиада" )

      Что с несомненностью я установил в Вашем письме, которое сегодня получил?

      1) Что Вы - брюзга несносная!

      2) Что Вы только теперь начинаете чувствовать ко мне ту дружескую любовь, о которой давно пишете мне!

      3) Что, вероятно, под влиянием ужасающей дикости и скучности обстановки даже я начинаю казаться Вам красивым!

      4) Что Вы должны научить меня искусству точного видения на почтительном расстоянии. В частности, по этому пункту я прошу разъяснить мне, каким образом я, зная Вашу манеру подолгу молчать, наблюдавшуюся и раньше, мог установить, что Вам было так плохо, что... не хотелось мне писать. (Хороша дружеская любовь!) К этому же пункту относится и моя вторая просьба - разъяснить, каким святым духом я должен знать, что у Вас имеется из моих произведений и что бы Вам хотелось иметь. За все эти два года, о которых Вы пишете, намекая на мои долгие сборы с посылкой нот, Вы ни разу не упомянули конкретно ни одного произведения, а все время употребляли общую и туманную формулу: "Ноты".

      (Меняю перо!)

      Одним словом, я Вам ничем не угодил. Печально, но факт!

      А теперь перейдем к серьезным темам. Если бы я оставлял себе копии моих писем к Вам, то мне было бы значительно легче ответить по поводу моих парадоксов и всего прочего.

      Но письма к Вам я пишу одним залпом, одним порывом, а Вы к тому же стараетесь своими паузами, чтобы из моей памяти сглаживались некоторые важные подробности. Не стану же я в самом деле копировать и пришивать копии к "делу"!

      Задачу на сей раз Вы ставите передо мной трудную, но так как это делаете Вы, то у меня нет ни малейшего желания уклониться от ответа. Он затруднен еще тем, что в первый раз за всю нашу переписку, за все время нашего знакомства я боюсь, что я Вас не понимаю.