страница 26

некий порыв, выливающийся из длительного душевного общения двух в сущности весьма земных людей, которые остаются таковыми, сколько бы они не распространялись на тему о "пространственных" чувствах, о "творимых легендах" и "нереальных реальностях"? И я отвечаю на этот вопрос: Да! Возможна! Но только тогда, когда она будет одинаково понята и одинаково прочувствована именно как часть только нам известного, только нами оберегаемого нашего глубокого внутреннего мира, частью которого уже давно стала наша переписка.

      Тогда это не будет грехом. Тогда это будет свободное желание, такое же свободное, какими являются все наши отношения.

      Когда Вы призываете меня беречь Ваш дар - сердце, то я могу Вам сказать, что Вашу дружбу и человечески-свободную любовь, Ваше доверие ко мне я буду свято хранить и беречь и никогда не позволю Вам разочаровываться во мне. Но если под этим даром я должен понимать родившуюся под влиянием одиночества и неосторожной "игры на струнах сердца" Вашу подлинную и полную любвь ко мне, то я скажу Вам, что где-то я совершил страшную ошибку, в которую вовлек и Вас.

      Извините меня, если под влиянием своего непонимания я попадаю пальцем в небо и говорю лишнее и совсем не то. Но я буду очень несчастен, если в наши отношения войдут элементы, способные породить страдания. Я хочу Вашей радости, и наши отношения я всегда ощущал как почву для Вашей радости, для Вашего конечного и полного торжества. Наши отношения я всегда ощущал как нечто, способное очищать Вашу душу, поднимать ее, выводить из тьмы неверия и разочарования в людях, подготовлять ее к большому счастью, которое Вы заслужили.

      Я не знаю, то ли я сейчас говорю, так как голова не способна найти формулировки, которые бы объяснили мои мысли и чувства. Это было бы слишком ужасно, если бы я был неверно Вами понят.

      Я так ценю все Ваше, что для меня было бы горем потерять хоть крупицу его.

      Вы мне снова рассказали чудесную сказку. Но она не совсем подходит ко мне. Я Вас люблю любой. Эстетика моего восприятия Вас не зависит от Вашего реального образа, и этим я подтверждаю все, что я говорил выше о моих чувствах.

      А вот существовала когда-то умная, немного "вывихнутая" пьеса Евреинова "Самое главное". Пожалуй, ее содержание ближе к нам. Я Вам о ней расскажу в следующий раз.

      Встречи со мной не бойтесь. А стихи Щипачёва меня не очень греют. Я вообще считаю, что у нас нет поэзии и поэтов. Поэзия - это творчество тончайших душевных инстинктов. Я знаю лично почти всех "выдающихся" поэтов - моих современников. Сейчас, кроме Исаковского, подлинных поэтов нет!43 Все остальные - это молотобойцы, которые выбивают стихи, а не пишут на струнах сердца. Кроме того, большинство из них малокультурно и халтурно. Кроме того, они слишком развращены всякими "необходимостями политики", чтобы честно служить своим музам.

      10-го августа я буду в Москве. Возможность моего отъезда из Москвы к режиссеру Пырьеву, находящемуся сейчас на Кубани, не исключена, но произойдет [это] не ранее 20-го августа44.

      Крепко Вас целую, моя Людмила, мой друг любимый.

      Ваш И. Д.

      P. S. Снова перечитал письмо Ваше. Там есть место, где Вы объясняете мне Ваши чувства. После этих простых слов захотелось уничтожить все, что я Вам наболтал. Но я хочу, чтобы ничто из моих мыслей не было скрыто от Вас. Поэтому я отправляю письмо таким, как оно написано.

      Вы - чудесная, Людмила!

      Спасибо Вам, что Вы есть.

      И. Д.

      Уже полное утро!

      На конверте адрес "Бобровка". Пишу по нему. Всегда интересовался, почему Арамиль, а не Бобровка. Штемпель всегда был "Бобровка".

      Жалко, очень жалко утерянного письма. Попробую навести справки, хотя, видимо, это безнадежно.

     

        5.VIII.49 г.

      Мой милый, дорогой