страница 29

Человек, какой бы он ни был, никогда не идет по жизни самостоятельно и обособленно, а всегда в сопровождении других смежных жизней, воль, разумов. В моем жизненном, довольно ярком пути тоже были и имеются спутники, орбита которых касалась, пересекалась, шла параллельно моей. Я не могу изолировать даже в памяти моей этого большого процесса. В какой-то определенный момент блеснула на моем пути Ваша звездочка или, лучше сказать, Ваше солнышко. Оно вошло в мою жизнь и больше никогда не потухало. Таков я!

      Я не гашу радостей, освещавших мою душу. И, может быть, в этом и состоит мое резкое отличие от других, схожих по судьбе со мной людей, что в моем сердце живут те люди, которые вместе со мной взбирались, сами того не зная, к вершинам творческих процессов, которые делали мою биографию, сами о том не подозревая. Разве я могу растерять хоть крупицу того счастья, гордости и радости, которые мне дарили люди? Слава - распутная богиня! И я никогда не увлекался своей славой, а, наоборот, смотрел всегда с удивлением на нее. Поэтому в самые бурные периоды моего взлета я оставался простым и скромным человеком. Но я бережно лелею все, что относится к моей гордости и славе: и те нежные, порой наивные, порой неумеренно восхищенные чувства, которые мне несли люди со всех сторон, и те встречи и простые пожатия, которые меня глубоко волновали. Все это звало вперед, все это заставляло совершенствоваться, расти, работать, чтоб хоть в малой степени отплатить людям за радость дружбы.

      Судьбе было угодно, чтобы Вы, Людмила, среди этих друзей, которые уже давно замолчали в своем большинстве, а некоторые, вероятно, умерли, а некоторые еще до сих пор пишут мне - чтобы Вы, Людмила, заняли большое и особенное место. Я Вас видел мельком, подробные черты нашей встречи остались в далеком тумане, которые память не в силах ясно воспроизвести. Но Вы остались живой для меня на все эти годы, годы суровых мучений, личных больших переживаний, творческих неудач, многого, многого, что вошло в мою жизнь за это время. И Ваше солнце, Ваш образ остался жить, перекликаясь с новыми явлениями, вошедшими в Вашу жизнь, с Вашими мытарствами, горем, разочарованиями и т. д.

      Я Вас всегда любил, Людмила, люблю до сих пор, не снижая ни на йоту ни чистоты, ни особых, непередаваемых свойств моего отношения к Вам. Вот Вы хорошо и просто смогли описать Ваши чувства. О них я скажу позже. А я вот не могу Вам описать своих чувств. Я Вас называл и называю другом. Но это, мне кажется, звучит немного официально, сухо! Нет! Я люблю и любил Вас нежнее, теплее, ближе, чем друга. Может быть, скорее я видел в Вас часть себя, кровное, родное. Мне хотелось вторгаться в Вашу жизнь, влиять на нее, потому что Вы этим как бы поворачивали не только свои жизненные рычаги но и мои.

      Что это за чувства? Почему мне так дорога Ваша жизнь и все, что ее касается?

      Извините меня, моя Людмила, но Вы не поймете. Во всяком случае, Вы знаете, что я много раз пытался объяснить Вам хоть сущность этих чувств. Ваши ответные действия свидетельствовали о неполном понимании их. Для Вас ничего не значило подолгу от меня ускальзывать, изымать меня из Вашей жизни, не делать меня участником ее "вульгарных" проявлений, оставлять мне только "цветы жизни". Повторяю, что это свидетельствовало о непонимании моих чувств и отношений. Но я не намерен упрекать Вас в чем-либо. Ваша жизнь всегда была для меня радостью. Я принимал от вас столько, сколько Вы мне давали, никогда не требуя того, что Вы не хотели сами.

      Я не искал в Вас "любовницы" даже в письмах и никогда не хотел кружить Вам голову. Часто в моих ночных беседах с Вами мои фантазии поднимались до "телесных" осязаний, до иной любви. Но это были моменты влюбленности,