страница 36 |
|
отношений. Допустима и возможность сокрытия каких-то сторон существа, которое должно считать несущественными, неважными для этого творчества отношений. Я могу быть в тысячу раз хуже, плоше, ниже того, что я показываю людям. Но если я так показываю, что они меня считают хорошим, высоким, интересным, то это значит, что я обладаю искусством познания этого высокого и интересного, обладаю способностью вызвать и в себе и в людях силы представлений и ощущений, способных создать обо мне то или иное впечатление. Не будем же спорить, что реальный образ человека - это сумма психических, физических и рациональных представлений о нем со стороны окружающих. Эти представления могут быть столь же ошибочны, сколь и справедливыми. Поэтому об одном и том же человеке говорят часто противоположно разное. Прибавьте к этому, что и сам человек не знает себя хотя бы потому, что ему свойственно всегда желать казаться хорошим, даже если он подлец, - и Вы увидите, что реальный, "уверенно" начерченный образ человека - это блеф! Литературщина! * * * В этом самом письме от 9/VI Вы задали мне вопрос насчет оперы. Я долго задумывался и задумываюсь над этими частями, идущими от многих людей советами писать оперу. Многие, очевидно, видят мои оперные возможности в моем мелодическом богатстве, в умении "пропеть чувство". Это конечно, важное свойство для оперы. Давайте условимся, что настоящий, всесторонний ответ на этот вопрос останется за мной. Пока же я Вам отвечу так, как отвечаю всем: нет хорошего либретто. Добавим то, что не говорю другим: я не вижу сейчас для себя возможности написать оперу на вечные темы человечества. Мы, советские композиторы, поставлены в очень невыгодное положение в сравнении с классиками. Чайковскому хорошо с "Онегиным" и "Пиковой дамой". Римскому-Корсакову хорошо со сказками насчет "Садко" и "Золотого петушка". Нам же дают Мальцева и Горбатова32. Я хотел бы видеть, что написал бы Чайковский на тему о колхозной бригаде! Я хотел бы слышать, какую музыку написал бы Римский-Корсаков, если Шехе-резада была бы звеньевой колхоза "Красный пахарь" или челночница Ф<эабри>ки им<эени> Ногина! Я пока не нашел в окружающей жизни ни новой Кармен, ни нового Германа. И пока я не почувствую, что в окружающей жизни я смогу найти вечный, а не скоропортящийся образ героя или героини, которые могли бы стать персонажами такого условного жанра, как опера, до тех пор, видимо, работа над оперой будет для меня исключена. Очевидно, я не доживу до этого случая. Поэтому я и пишу то, что умею хорошо делать, и не мучаю себя на склоне лет несбыточными стремлениями. Я Вас сердечно приветствую, желаю всяческих радостей и восторгов и крепко Вас целую. Ваш И. Д. 20 сентября 1950 г. Дорогая Рая! Все Ваши письма я получил. Я обязательно отвечу Вам подробно из Рузы, куда через час уезжаю работать. В Москве совершенно не дают сосредоточиться. Путевка у меня на месяц, но я буду приезжать в Москву еженедельно на два дня: пятницу и субботу. Это мои особенно "заседательские" дни. Я очень радовался наступавшему лету и уже заранее предвкушал, как будет красиво в Рузе. Но вчера вечером и сегодня погода испортилась, радио предвещает дождь и ветер. Одним словом, кажется, и осени хорошей не будет. Для работы в Рузе это, пожалуй, неплохо (меньше соблазнов погулять), но вообще это противно, особенно в одиночестве. Из Рузы же я напишу Вам о некоторых событиях на фронте "Летающего клоуна", которые, по-моему, отдалят постановку. Так что Вы, по крайней мере сейчас, не стройте точных планов своего отпуска. <...> Неизменно Ваш друг И. Д. 23 сентября 1950 г. Москва Дорогая Рая! Я уже, кажется, писал Вам, что опять удираю в Старую Рузу работать и что в пятницу |
