страница 37

буду возвращаться до воскресенья в Москву на всякие заседания. Позавчера вечером в Рузе написал Вам большое письмо - и вот надо было такому случиться: забыл его на столе, и оно, бедное, лежит там, а я нахожусь в Москве33.

      Подумал я о том, не есть ли это какое-нибудь знамение. Действительно, письмо мое, являющееся ответом на многие Ваши вопросы, написано довольно беспорядочно. Я там писал, что, не имея под руками Ваших последних писем, я не могу шаг за шагом следить за Вашим ходом мыслей. Сейчас, в Москве, я имею возможность перечитать Ваши письма и решить, в какой мере моя забывчивость оказалась на этот раз полезной. Может быть, я напишу Вам вообще иначе.

      В Рузе в первый свой "заезд" я пробыл двое суток, из которых часть времени (ночь на четверг и весь четверг до вечера) я был болен желудком (что-то съел нехорошее), а вечером в четверг писал Вам письмо. Так что мои творческие результаты пока очень малы. Но с завтрашнего дня я уже вхожу в твердый план. Постараюсь больше не отвлекаться никакими болезнями.

      В Рузе очень красиво, но осень чувствуется куда больше, чем в городе. Здесь настоящий листопад. Это ужасно! Я не могу смотреть на умирающую природу.

      Мне очень хочется показать свою оперетту Ленинградскому театру. Я имел в виду это проделать незамедлительно. Здесь играла роль известная доля дипломатии, так как параллельно готовящаяся постановка в Ленинграде сама собой будет подстегивать Москву. С другой стороны, всегда интересно и поучительно разное толкование одной пьесы. Ведь факт, что "Вольный ветер" благодаря постановке в Ленинграде оказался спектаклем более активным и дольше живущим, чем в Москве, где он идет (!) раз в месяц. Все эти соображения и наталкивали меня на мысль отдать Ленинграду пьесу и клавир, не дожидаясь московской постановки. Но вдруг выяснилась здесь необходимость радикального улучшения пьесы путем серьезных монтировочных переделок (чуть ли не сокращение целого акта!).

      При таком положении приходится подождать с Ленинградом до получения всех окончательных переделок. Работа уже в этом направлении производится. Но, во всяком случае, надеюсь, что после Рузы я буду в Ленинграде.

      Дорогой друг! Хочу попрощаться с Вами до Рузы, откуда снова буду вести с Вами "серьезный" разговор. Напишите, как Вы работаете, как живете после ТОСа.

        Ваш И. Д.

        1 октября 1950 г.

        Дорогой друг! На сей раз в нарушении всех моих планов я застрял в Москве на воскресенье и понедельник и поеду в очередной рейс в Рузу только во вторник утром. Так что у меня есть возможность отправить Вам письмо из Москвы. То письмо, о котором я Вам писал, я отправил из "главного почтамта" Рузы и надеюсь, что к настоящему моменту оно доковыляло до Вас. Поэтому Ваша телеграмма была просто преждевременным продуктом "беспокойства здоровье", за которое (беспокойство) очень тронут и которое (здоровье) находится в полном порядке.

      Но что это за "программу" Вы придумали и не является ли это порождением душевного бюрократизма, которому Вы, кажется, слегка подвержены? Давайте без программ и тактических платформ относиться друг к другу. Я слишком хорошо знаю человеческую душу, чтобы не понять, что подобного рода предначертания и планировка собственных чувств и действий являются следствием неудовлетворенности и разочарования в собственных же действиях и чувствах. Это программное самоограничение возникает там, где наличествует отказ от вольного и непринужденного полета чувств и мыслей. Ничто не должно измениться в Вашем отношении ко мне, ибо ничто не должно было вызывать каких-либо поводов к этому изменению. И если, однако, эти поводы нашлись, то я лично не считаю себя виновником их возникновения.

      Отвечаю на все Ваши вопросы.

      О "Клоуне".