страница 12

видеться.

        Ваш И.Д.

        Москва, 4 сентября 1952 г.

      <...> Поскольку Вы посвятили свое письмо туризму, видимо, захватившему Вас весьма основательно, я тоже поговорю об этой Вашей новой страсти.

      Что замечательного в этом Вашем увлечении? Конечно, прежде всего близость к природе, ее познавание. К природе надо прижиматься, сливаться с ней. Мы все любим природу - по крайней мере, мы так об этом говорим.

      Но есть две природы: та, которая ласкает нас после душного и закопченного бензином и фабриками города, и та, настоящая природа, в которой мы растворяемся морально и физически. Я помню и знаю эту "пригородную" природу, когда после городского асфальта пленяет вид десятка полуиссохших сосен, а небольшая березовая или дубовая роща настраивает нас на "журчащее" состояние. Но когда попадаешь на настоящую первозданную природу Кавказа (в меньшей степени - Крыма), то только тогда проникаешься чувством величайшего упоения и саморастворения. По сравнению с Вами я теперь ничего не значу как поклонник красоты природы. То, что я видел, я видел преимущественно из окна вагона, автомобиля или самолета. Вы же теперь прикоснулись к ней, ходили по ней, обнимали ее. И я только могу завидовать Вам, ибо ни мои силы, ни здоровье уже не позволят мне никогда пойти по Вашему примеру. Да и развращен я удобствами, без которых мне будет трудно. Но природу я люблю, и каждый раз, попадая в ее объятия, я клянусь ей в верности, чтобы потом... забыть эту клятву и изменять ей с городом, поглощающим силы и нервы.

      Я вспоминаю чудесный июльский день 1941 года. Еще Москву не бомбили, и мы, компания в четверо приятелей, отправились на мою подмосковную дачу во Внуково. Я не стану описывать Вам тоскливый вид опустевшей дачи (семья перед этим эвакуировалась), цветущего сада и великолепного огорода. Все было в то лето таким пышным, обещающим богатый урожай, и таким безразлично и тоскливо ненужным. Мы захватили с собой из города выпивки, закусок. После обильного возлияния мы разбрелись по территории. Я лег в высокую некошенную траву, распластался по земле вверх лицом, захватив обеими распростертыми во всю ширину руками охапки травы под самый корень ее, и глядел в бездонное синее небо, откуда струилась такая нега, такая ласка, такой безмятежный мир и покой, что казалось трагически нелепым, что с этого самого неба можно бросать бомбы на людей, на города и села. Слезы текли сами собой по моим щекам, и я думал: "Если суждено мне остаться жить после этой страшной войны, если суждено мне когда-нибудь снова увидеть мирную жизнь, то я буду жить около этого сада, около этого огорода, навсегда буду с природой, ибо выше ее нет ничего". Так я думал.

      А когда окончилась война и мое "если" сбылось, я... продолжал ту же дурацкую городскую жизнь с ее шумами, запахами, влезающими и уничтожающими нашу кровь, наши легкие, наше сердце и сознание.

      Я нарушил свою клятву и понял, что, обожая природу, я никогда не смогу быть с ней так и столько, сколько требует мое сердце, моя любовь к ней. И мне бесконечно больно, что годы уходят, а я до сих пор не знаю имен птиц, пленяющих меня своими звонкими хорами, названий трав, одуряюще благоухающих вокруг меня, названий насекомых и жучков, неутомимо трудящихся для своей короткой жизни.

      Я знаю, что наше искусство, наша музыка и литература страдают многими болезнями именно потому, что мы мало бываем с природой и, в сущности, просто мало ее знаем, до ужаса мало и плохо. А природа ведь является самым мощным возбудителем фантазии и творческого вдохновения. Природа нашей страны огромно-разнообразна. Но разве не влияет на наше творчество то обстоятельство, что я в свои годы, например, будучи материально обеспеченным человеком и заметным творцом