страница 8

воздействие и значение литературы. Но считаю литературу только видом искусства, то есть видом индивидуального творчества. С этой точки зрения, для меня важно не то, что пишет автор, а то, как он пишет, то-есть как он здорово расставляет всех и все, чтобы подтвердить какую-либо идею, вовсе не обязательную для читателей. Иногда эти идеи отражают великие общественные процессы, и тогда литература становится вождем и хозяином мысли миллионов людей. Иногда эти идеи мелки и честны, и тогда они не бывают способны вести за собой человечество. Но никакие, даже самые высокие, идеи не могут волновать, если произведение плохо написано. Онегин, Печорин - выдуманы авторами. Какие-то черточки, свойственные молодым людям той эпохи, доведены фантазией авторов до полной законченности и даны обществу в гениальной литературной завершенности. Что получилось? Получилось то, что черточки "онегинизма" или "печоринства", сидевшие в молодых людях той эпохи, стали увеличиваться под влиянием желания подражать этим героям, то есть слиться с выдуманными типами. Подумайте хорошенько, что в сущности это все несколько глупо, особенно если учесть, что сии герои проделывали не очень достойные выходки, (Убить друга на дуэли из-за пустяка - вряд ли можно счесть хорошим поступком). А самое главное, что Пушкин любил Онегина и силой своего гения заставил любить всех этого, с моей точки зрения, мало почтенного ловеласа. Опять-таки не подумайте, что я отрицаю литературу. Но я не хочу признавать за ней учительства в жизни. В самом деле: мы живем в стране, где имеются многочисленные примеры высокой человеческой доблести. Эта доблесть сейчас является доблестью не человеческого характера, не количества дуэлей, не внешней красоты героя, не его изощренного ума, а доблестью его трудового подвига во имя славы страны, то есть <эдоблестью> той особой силы патриотической сознательности, которая вносит в труд элементы творчества. Высокие примеры этого труда становятся предметом не слепого подражания, а сознательного перенимания передового опыта, двигающего вперед нашу страну. Тут живое общение, живые встречи с героями. Литература бледна и бессильна рядом с живой действительностью и вовсе не потому, что у нас нет талантливых писателей, а потому, что она вынуждена списывать копии с действительности, бегущей значительно быстрее писательской фантазии. Рамки этой фантазии сами по себе становятся очень ограниченными, благодаря тому, что автору не разрешается слишком фантазировать. А литература, писательское искусство не может обходиться без фантазии. Ибо в этом как раз и заключается воздействие произведения на читателей. Оттого я и предпочитаю газетный очерк любому роману, так как в этом романе фантазия или бледна или по необходимости лжива. Романа нет без глубокого психологического вскрытия образов, без любви со всеми ее перипетиями, без диалектического сопоставления света и тени. Попробуйте, например, изобразить какого-нибудь Героя Труда таким, какой он может быть на самом деле: любящим выпить, поматериться, иногда побить жену, иногда позлословить и т.д. Такой роман не увидит света, ибо самый факт выдающегося геройства запрещает замечать в герое плохие черты. Вот почему в роли зла или тени в нашей литературе выступает только несознательность, которая на последних страницах превращается в "исправление" или "раскаяние".

      Поэтому я и предпочитаю очерк, похожий на жизнь, роману, похожему на очерк.

      Давайте изучать жизнь, ее явления, людей, а литература пусть только корректирует впечатления, а не учит нас. Я говорю не только о литературе советской. В классике я вижу, прежде всего, великое искусство, доставляющее мне эстетическое наслаждение. В классике я вижу больших и сильных людей с сильными