страница 13

года назад под улюлюканье и свист говорил, что Шостакович -дрянь? Давай его сюда, на секретарское место в Союзе композитров! И так далее, в таком духе - до следующего "поворота". И так мы прыгаем, суетимся, что-то говорим, кричим, стучим себя по всем местам. И что самое страшное: все мы имеем свое мнение, честное, хорошее, основанное на больших государственных интересах. Но как редко мы его честно же и высказываем. Нашим языком овладел бес стандартного, раз навсегда определенного инструкцией мышления. Опасно его высказывать не потому, что тебя посадят за него в тюрьму, а потому, что тебе сразу же припишут то, что ты и в помыслах не имел, сразу найдутся людишки, которые пожелают на этом создать себе общественный капиталец. И вот получается, что, будучи политически очень консолидирован нами, прекрасно понимая задачи творчества в наше время, целиком разделяя политику партии в вопросах искусства, мы, деятели искусства, в практике своей представляем разрозненный цыганский базар, шумный, говорливый, болтливый, несобранный. Все кричат: "Давай, давай!" А что давай? Как давай? И тут начинается обман других, обман себя, подделка, мистификация и ловкость рук с мошенством и без.

      Мы живем в трудное время. Трудно оно для человеческой психики, трудно оно и для искусства. Перед ним поставлены большие задачи, и надо признать одно из двух: или искусству непосильно эти задачи выполнить, или сами задачи не находятся в категории искусства.

      Музыка - это искусство человеческих эмоций. Эмоции не могут быть разложены по творческим ящичкам, а тем более -одинаково быть объяснены. В музыке эмоция ужаса, например, для одного может быть ужасом, для другого - музыкальным выражением уличного шума: В описательной, иллюстративной музыке одному будет казаться, что это идут слоны, а другому - что это завод работает. Музыка не мыслит рациональными категориями, но музыка может и должна выражать эмоциональное выражение автора к явлениям жизни. В музыке нельзя передать стахановский рекорд, но можно выразить радость по поводу рекорда.

      Но радость бывает только одна, как бывает только одна печаль. Невозможно в музыке выразить радость -одну по поводу рекорда каменщика Орлова, другую по поводу рождения сына, а третью по поводу удачного объяснения в любви. Радость каждый композитор может выразить по-своему, в зависимости от его таланта, мастерства, но всегда Вы отличите радость от печали, за исключением тех случаев, когда композитор бездарен. Эти, казалось бы, простейшие формулы искусства музыки тонут в море начетничества и не менее догматических требований. Видите ли, в нашей радости нет образа труда, отношения к советскому человеку, строящему коммунизм и т.д. Да в музыке и нет таких нот и приемов, которые предназначены для коммунистических строителей или поджигателей войны. В музыке есть эмоциональный образ. Слушая скерцо из 6-ой симфонии Чайковского, Вы заражаетесь грандиозным вихрем движения, огромной волевой и жизнеутверждающей силой средней маршевой части, где зазывно и победно перекликаются медные инструменты. Я не знаю, как можно лучше передать такой музыкой человеческую радость, оптимизм, веру в себя, в людей, в будущее. А Чайковский вовсе не посвящал своей музыки строительству Куйбышевской гидростанции. Поэтому все идиотские разговоры об образах, о современности (трактуемой пошло и начетнически) сковывают музыку, вынуждают авторов на обман и самообман. Не верьте композитору, когда он говорит, что в своей музыке он хотел выразить величие нашей эпохи. Он хотел выразить величие. И в этом ему можно поверить. Вы понимаете, в чем разница? Величие как эмоциональное отношение автора к великому, а не величие того-то или чего-то.

      Бетховен посвятил свою Героическую