страница 30

следующее: я сообщу Вам заранее, когда у меня будет встреча в интересной аудитории, с хорошим залом и роялем.35 И Вы на эту встречу придете, как моя гостья, захватив с собой еще какого-нибудь "его" или какую-нибудь "ее". Хорошо?

      А то ждать, когда сможет факультет и когда сможет Дунаевский -это довольно неопределенно. Из всего факультета мне, честно говоря, важны Вы. Я думаю, что Вы не обидитесь за факультет, так как все равно всех факультетов мне не посетить - так <эпусть> будет еще один, где я не буду.

      А Вас мне ужасно хочется видеть. Правда, Вы можете задать мне вопрос: "Как же Вы, Исаак Осипович, желая меня видеть, так "ужасно", как Вы меня уверяете, до сих пор не удосужились меня навестить, живя со мной в одном городе?"

      Виной этому является моя склонность к получению задуманного целого, а не какой-то части. Встреча с Вами мне представляется не просто как визит с поглядыванием на часы. Я знаю, что мы провели бы очень содержательный вечер, и для него надо освободить душу, мозги, настроения, отдав их целиком Вам. Неожиданно возникающие возможности таких встреч, увы, наталкиваются на неодолимые препятствия в виде хотя бы отсутствия у Вас телефона, который мог бы принять мой сигнал: "Иду к Вам". Иначе я опять приеду и, как говорится, поцелую замок. Вот в чем дело, мой милый друг! А что Вы мне - хороший друг, я не сомневаюсь, хотя разговоры Ваши со мной в письмах редко выходят за пределы "эпичности" и сдержанности.

      Итак, я уезжаю и прошу Вас, не считаясь с моим отсутствием, поступить так, чтобы к моему приезду 14-го Ваше письмо ждало меня на моем письменном столе.

      Усе!

      Будьте мне здоровы и радостны.

        И. Д.

        27 декабря 1952 г.

      Дорогая Людмила! Я вернулся благополучно из Воронежа и прочитал Ваше письмо. Так я, собственно говоря, и не понял, в чем же мое умение подойти к человеческой душе, "да еще девичьей". Вот, например, Ваша девичья душа никак не "растапливается" от всех моих "подходов". Вы все время остаетесь очень сдержанной, почти холодной, а Ваше обращение "дорогой Исаак Осипович" прямо не знаю, чему приписать. В своем последнем письме Вы попросту выразили полное недоверие моей искренности и хорошим к Вам чувствам. Видите ли, дорогая Людмила, у Вас нет никаких оснований сомневаться в моей честности, ибо ничто в моем поведении и отношении к Вам не ставило таких вопросов, как честность. Я не мог быть по отношению к Вам ни честным, ни нечестным, ибо таких "ррроковых" проблем пока что наши простые и дружеские отношения не поднимали. Другое дело - искренность. И тут у Вас нет никаких оснований сомневаться в этом, ибо Вы можете просмотреть мою переписку, если Вы ее сохраняете, и убедиться в том, что я свободен от всяких задних мыслей, намеков и каких-нибудь недомолвок. Но о дружбе, как я ее понимаю, я с Вами хотел бы говорить.

      Вы правы, говоря или предполагая, что Вы не обладаете монопольным правом на мою дружбу. Это верно! Таким правом не обладаете Вы, и таким правом не может обладать никто. Я пишу Вам, исходя из моей искренней симпатии, зародившейся давно и, как видите, не потухающей уже в течение трех лет. Это - очень важное обстоятельство, дающее право говорить об установившихся дружеских отношениях. Но нельзя думать или предполагать, что дружба, как любовь, принадлежит одному человеку. У меня корреспондентов много. И среди них есть такие, которые достойны большого уважения и симпатии, переписываться с которыми приятно и отдавать которым приятно продукцию своей души, своих настроений и своего мышления.

      Я был бы идиотом, если бы писал одно и то же Людмиле Вытчиковой и какой-нибудь другой "корреспондентке". Этого и не может быть, потому что хотя можно дружить со многими, хотя можно любить (по человечески