страница 34

если бы я написал Вам потому, что некому уже писать, всем друзьям и знакомым написал, дай, что ли, напишу Вытчиковой?! Мне кажется, что, во-первых, Вы совсем не обязаны писать мне во что бы то ни стало, а во-вторых, Вы не имеете права, да, права обижать меня такой непонятно откуда берущейся и чем заслуженной грубостью. Ваше письмо, Людмила, я совсем не рассматриваю, как "глупенькую, пустую философийку" (Вы так о себе пишете). В том-то и дело, что никакой, даже глупенькой "философийки" в Вашем письме нет. Оно полно каким-то странным "чайльд-гарольдизмом": "Скучно, скучно, надоело, противно, опять скучно, опять надоело". Всё это отдает душком излишнего самолюбования, излишнего прислушивания к себе, какой-то непонятной бравады, фронды, пустого разочарования. Но даже если и разочарование (кем? чем?), то почему виноват Киев, природа, будущее, наконец, Дунаевский?

      Нет, Людмила! Не бесшабашная Вы голова, а голова, что-то напустившая на себя ненужного, чужого. А может быть, Вы сердитесь на меня и писали мне через чувство недовольства мною?

      Мне очень хочется, чтобы Вы находили в себе силы быть молодой и сильной, какою Вы и должны быть, очищать себя от всяческих "скук и гримас", делать дело, ради которого Вы учитесь и в котором Вы должны видеть интерес, цель жизни. "Чайльд-Гарольд в юбке" помешает Вам и любить радостно и хорошо, увлекаться людьми, природой, искусством, петь песни полным голосом. Ну зачем же так? А, Людмила? Напишите мне, бога ради, что с Вами? Только напишите именно мне и именно потому, что никому Вы не сможете написать так, как мне. Мой "почтовый ящик" в этом отношении, уверяю Вас, не только вместителен, но и чуток.

      Пишите мне на московск<эий> адрес (я буду ежедневно приезжать из Рузы).

      Жду писем Ваших и прошу обязательно сообщать даты Ваших пребываний после Киева. А увидеться осенью мы должны, если все будет хорошо.

      Ну почему Вы подписываетесь "Вытчикова", а не "Людмила"? А ведь, хотите Вы или не хотите, есть теплота в Вашем письме. Она в Ваших добрых пожеланиях и в Вашей... тоске по чему-то. Так почему об этом просто не написать: "Тоскую, хочу чего-то, стремлюсь"...

      Будьте здоровы, счастливы, радостны.

        Дунаевский. (Ага? Отомстил.)

        Москва, 16 июля 1953 г.

      Дорогая Людмила! Из Киева я от Вас получил три письма. На первое я ответил, на второе хочу ответить сейчас, а на третье, полученное вслед за вторым, отвечу Вам из Рузы, откуда я вчера приехал по делам в город.

      Ваше письме (второе) не только и на столько грубое, сколько, непостижимо откуда, злое. Возможно, что я попросту не знал Вас с этой стороны Вашего характера, поэтому меня и удивляет злой тон Вашего письма.

      Видите ли, Людмила, не всегда следует на любую обиду отвечать тем же. Вам незачем было так долго скрывать свои обиды на меня (не только обиды, но и претензии) и выливать их в форме весьма странных по тону писем. Отношения между мною и Вами или между мною и любым человеком Вашего возраста и, так сказать, Вашего типа могут складываться лишь на такой основе, которая полностью учитывает специфику, особые свойства и черты тех чувств, которые эти отношения порождают или могут породить. Неравенство наше надо понимать точно. Вы в письме написали так: "Великодушно разговаривает с Вами (это, значит, я с Вами) по телефону, как с равным" Дело в том, что я вообще разговариваю со всеми, за исключением дураков и подлецов, как с равными. Здесь, то есть в Вашей фразе, Вы неверно понимаете неравенство между нами. Оно вовсе не складывается из соизмерения масштабов и положений Вашего и моего. Дескать, я - известный композитор, а Вы -какая-то там мелкая студентишка. Не в .этом, конечно, дело. И, если говорить о неравенстве, то оно не между нами,