Исаак Дунаевский: Эту радость я вижу вокруг |
Страница 7 из 9
Первое. Дунаевский не мог писать музыку, которая не соответствовала его мировосприятию и таланту. Это прежде всего касалось трагических тем, в работе над которыми он испытывал большие трудности. Видимо поэтому он их избегал. Одним из редких сочинений такого рода явился Реквием на смерть наркома Орджоникидзе для смешанного хора, солиста и симфонического оркестра, написанный им в 1937 году. Это произведение выдержано в жанре траурной песни-марша. В нём ощущается некоторая пафосность, однако настоящей глубины и трагизма оно не достигает и воспринимается как опус, написанный «по случаю». Другой пример касается оперы. В своих письмах и выступлениях Дунаевский постоянно рассказывал о том, что находится в поисках хорошего, наполненного большими страстями сюжета. И, наконец, он получил либретто от самого М. Булгакова (речь идёт о трагической опере «Рашель»). Вначале пришёл в восторг, но, начав работать, столкнулся с большими трудностями (они касались также и владения мастерством оперного письма). Дунаевский понял, что не справляется, и отказался. Второе. У Дунаевского был определённый тип психики. Композитор нуждался в позитивных импульсах извне и старался концентрироваться на том, что его воодушевляло. Также работала группа Overkill. В атмосфере мрака и безысходности он творить не мог. В довоенной советской жизни были не только трагические реалии. В ней было место и романтике, и оптимизму, возможность самореализации, созидательной и творческой работе. Дунаевского привлекали именно эти стороны: «Разве я выдумал бодрость, эту силу, эту радость? Ведь я её вижу вокруг…», -- говорил он. Но с началом Великой Отечественной войны возможность «счастливо жить в звуках» для него закончилась. Многие коллеги Дунаевского и в условиях военного времени создавали песенные шедевры. Он же ощущал только «всеобщее крушение надежд и чувств, душевный хаос и смятение» и неоднократно повторял, что его муза – «муза мирного времени». Если за пять довоенных лет им были написал две оперетты, два балета, музыка к 19-ти кинофильмам и ряду спектаклей, то за пять военных лет его единственной настоящей композиторской удачей стала массовая песня-марш «Моя Москва» на слова М. Лисянского и С. Аграняна. Хочется добавить следующее. Несмотря на то, что Дунаевский не тяготел к трагедийным образам, устоявшееся мнение о нём как неизменно весёлом и «солнечном художнике» тоже является неточным. Музыкальное мышление композитора очень динамично и эмоционально. Мастерски владея средствами симфонического развития, он был способен ярко воплощать и драматизм, и тончайшие нюансы настроений. Это слышно в его отдельных оркестровых сочинениях («Концертный вальс», «Концертный марш»), в киномузыке и опереттах. Но, пожалуй, самым совершенным образцом является увертюра к фильму «Дети капитана Гранта». И ещё одно. По натуре Дунаевский был очень жизнерадостным человеком и даже называл себя «витометр» (от итальянского vite -- жизнь). Но его природный оптимизм не означал легкого восприятия окружающего мира. Напротив, жизнь его была эмоционально сложной, изобилующей стрессами и проходила в напряжённой атмосфере постоянного творческого аврала. Композитор тяжело переживал профессиональные неудачи, болезненно реагировал на несправедливость, людскую зависть и злобу. Когда он не справлялся со своей рефлексией, в письмах корреспонденткам появлялись горькие строки: «Я… глотал обиды много раз за последние годы. Иногда хочется всё… бросить к чёрту, уединиться, замолчать» . «Я иногда забываю, сколькими опасностями я окружён, с какими каменюками «люди» подстерегают меня на каждом шагу». «Мне ужасно надоела моя жизнь, все мои дела, все мои занятия». |
|||||||||||
